ГЕОИСТОРИЯ И ГЕОПОЛИТИКА ВОКУРГ КРЫМА

14.11.15 19:07


Мы видим, что в последние десятилетия происходит актуализация исторического прошлого, раскол между людьми из-за того, как они воспринимают события не столь далекие. Скажем, если человек в 15-м веке так написал, значит у него были на то основания. Дальше – пожалуйста, можно интерпретировать его как угодно. Для этого существует историческая наука.
В мае 1920 г. ряд политических деятелей Белого движения склонялись к идее создания в Крыму «суверенного русского государственного образования». Об этом, в частности, писал в телеграмме министру иностранных дел С.Д. Сазонову (17 мая) поверенный в делах российского посольства в Лондоне Е.В. Саблин. По его мнению, создание такого «образования» представлялось возможным на пути объединения Крыма с территорией «казачьей конфедерации (Дон, Терек, Кубань)». Следовало при этом добиться гарантии территориальной неприкосновенности данного союза со стороны союзников и «объявить эту территорию на основании договорного соглашения союзников с большевиками независимой и изъятой из под претензий большевиков». Создание «русской Крымско-казачьей территории, отмечал Саблин, установит барьер между большевиками и младотурками и обеспечит спокойствие Кавказа и Северной Персии». С позиций же политико-правового статуса данное «государственное образование» следовало бы именовать «Крымско-казачьей федерацией» при «строго демократической» форме правления.

Вместо вооруженного сопротивления советской власти Саблин предлагал установить и развивать экономические контакты белого Юга с сопредельными «государственными образованиями», что «тем самым способствовало бы разложению назревающего в настоящую минуту кольца окружения России – не Советской, а просто России – союзом враждебных «бордер статс». Создание из Крыма суверенного «государственного образования» позволило бы сделать «Крым и казачество... тем жизненным очагом национальной демократической России, откуда можно будет впоследствии и постепенно протягивать руку помощи великороссам» [1].
К идее создания суверенного Крыма обращались и летом 1920 г., накануне созываемого в Лондоне консультативного совещания представителей Прибалтийских республик и РСФСР. Из Константинополя российский посланник А.А. Нератов запрашивал ставшего министром иностранных дел П.Б. Струве о возможности «предложения решить вопрос о размежевании между Югом и Советской Россией плебесцитом населения, с гарантиями, которые признает Лига Наций... Признание за нами прав меньших, чем у каждого окраинного новообразования, ничем не оправдывается». Нельзя не признать идею такого завершения гражданской войны в России переводом конфликта в плоскость норм международного права совершенно невероятной. Ответ был вполне предсказуем: «Большевики отказываются признать самостоятельность Крыма» [2].
Весной 1920 г. произошли серьезные перемены в отношении к Белому движению со стороны Великобритании, отказавшейся оказывать какуюлибо поддержку Врангелю, кроме посредничества в заключении перемирия с Советской Россией. Гораздо большие надежды возлагались на Францию, заинтересованную в поддержке Польши в ее противостоянии с РСФСР и, таким образом, небезразличную к поддержке любых сил, способных стать объективными «союзниками» польской армии. Еще 17 апреля российский посол в Париже В.А. Маклаков телеграфировал в Крым о следующих, весьма благоприятных для Врангеля, условиях содействия ему со стороны Франции: «Французское правительство относится отрицательно к соглашению с большевиками. Никакого давления для сдачи Крыма не окажет. Не будет участвовать ни в какой подобной медиации, если бы другие ее предпринимали. Сочувствует мысли удержаться в Крыму и Таврической губернии. Считая большевизм главным врагом России, Французское правительство сочувствует продвижению поляков. Не допускает мысли о скрытой аннексии ими Приднепровья. Если создано было бы Украинское правительство, оно может быть признано только «де-факто»» [3].
Активизация военных действий на советско-польском фронте и переход Русской армии в наступление из Крыма рассеяли представления о возможности создания суверенного «государственного образования» и снова поставили в дипломатическую «повестку дня» вопрос о широком антисоветском фронте, с Польшей и белым Крымом в качестве центральных звеньев. Правда, координация действий началась не сразу. В начале июня глава временной дипломатической миссии в Варшаве Г.Н. Кутепов доносил Гирсу о готовности Польши «начать переговоры о перемирии с Советской Россией из-за очевидных неудач на фронте» [4].
В этой ситуации сближение с Францией, оказывавшей непосредственную военно-политическую поддержку Польше, становилось неизбежным. Переданное по дипломатическим каналам сообщение, полученное советником российского посольства в Париже Н.А. Базили в форме письма Мильерана от 10 августа, гласило: «Принимая во внимание военные успехи и усиление правительства генерала Врангеля, а также его заверение относительно демократического характера его внутренней политики и верности прежним обязательствам России, французское правительство решило признать правительство генерала Врангеля фактическим правительством Юга России».
Одновременно с этим из Лондона, где проходили переговоры с советской торгово-промышленной делегацией во главе с Л.Б. Красиным, был отозван французский коммерческий атташе Галгуэ. Базили не скрывал, что акт признания можно считать лишь началом перемен европейской политики в отношении Белого движения в 1920 г., и откровенно писал, что «как французское правительство искренно ни желает оказывать нам содействие, линия поведения его все же находится в зависимости от общей конъюнктуры взаимоотношений западных держав между собой и с большевиками. Поэтому необходимо использовать настоящий момент, чтобы постараться получить все, что возможно». Ответ Врангеля Мильерану говорил о «благодарности за драгоценную помощь», которую Франция «оказала национальному русскому делу в минуту тягчайшего испытания, когда мы прилагаем все наши усилия к тому, чтобы осуществить нашу задачу восстановления России на основе великих принципов свободы и прогресса» [5].
Хотя и запоздалое (19 октября), по сравнению с актом признания, прибытие из Тифлиса в Крым официального представителя Франции (в статусе Верховного Комиссара) графа де ла Мартелля (бывшего представителя Франции при Верховном Правителе России адмирале А.В. Колчаке) и нового начальника французской военной миссии генерала Брюссо, подтверждало статус принятого в Париже решения. В своей речи во время аудиенции у Врангеля в Севастополе французский посланник сообщил: «Возлагая на меня обязанность представителя Французской Республики, мое правительство имело целью подчеркнуть значение, которое оно придает традиционному франко-русскому союзу и дружбе... Франция решительно становится на сторону поборников порядка, свободы и справедливости и поэтому приветствует ваше демократическое правительство, относящееся с уважением к национальным меньшинствам и опирающееся на национальную армию. Франция, потерпевшая большие убытки, решила оказать вам полную моральную поддержку и материальную помощь в возможных границах». 22 октября состоялась аудиенция Струве у Мильерана, и, по сообщению Маклакова, «план займа» для Крыма имел «надежду на успех» [6].
Граф де Мартелль подчеркивал готовность Франции к оказанию поддержки Белому делу в Крыму. В течение октября 1920 г. он неоднократно выступал перед представителями крымской печати. Правда, его заверения носили характер лишь «моральной поддержки»: «Франция готова оказать и уже оказывает моральную помощь – материальную же помощь будет оказывать по мере сил. Вообще же, будущее покажет, какую помощь окажет Франция». На вопрос о возможности признания власти большевиков Верховный комиссар отвечал: «Франция не может им доверять, они правят посредством тирании, слова своего не держат, всякое письменное соглашение для них не обязательно к исполнению» [7].
Реальное значение «жеста» Франции, как оказалось, не так уж отличалось от того его значения, которого так опасался Маклаков. По справедливой оценке советника российского посольства в Константинополе Г.Н. Михайловского, хотя это и
«была выдающаяся дипломатическая победа, принимая во внимание влиятельное положение Франции в Европе в то время», но Струве «не мог предвидеть, что это признание не только не принесет сколько-нибудь существенной помощи Врангелю, но и будет подарком для присвоения Францией
после эвакуации армии Врангеля остатков нашего Черноморского флота и некоторого другого казенного имущества»; Струве «удалось то, что не удалось такому профессиональному дипломату как Сазонов во времена Колчака и Деникина... Правда, признание тогда и теперь имело совсем разное значение. Тогда оно вынудило бы союзников в конце концов к непосредственным военным действиям, теперь же Франция признанием Врангеля оказывала ему лишь моральную поддержку. Само собой разумеется, признание поднимало его престиж в глазах всего мира, но только для того, чтобы сделать затем его падение более эффектным» [8].
Заметное влияние на внешнеполитические позиции врангелевского правительства оказывали США. Точку зрения Государственного Департамента относительно «русского вопроса» в 1920 г. выразило заявление «New York Times», именно его имел в виду Врангель, когда говорил об «исторической ноте». 6 августа российский посол в Вашингтоне Б.А. Бахметев передал дуайену российского дипкорпуса М.Н. Гирсу перевод статьи, в которой, в частности, говорилось: «Американское правительство считает, что бывшие союзники России должны, как временные опекуны, сохранять ее права и легальныйstatus quo до появления в России законного правительства. Главная цель Америки – спасение России для русского народа. Президент отклонит всякую сделку, которая признала бы за Советской властью право или возможность говорить от имени России. Америка будет ждать появления в России законного правительства, признанного всем русским народом, и в переходный период будет неизменно осуждать всякий захват русской территории, под каким бы предлогом он не производился». 10 августа в своей ноте на имя посла Италии в Вашингтоне Государственный секретарь Б. Колби говорил о важности сохранения целостности России, полагая, что «надежное и мудрое решение Русской проблемы..., не может быть достигнуто до того, как будет приведен в действие такой план, согласно которому все составные части русского народа будут в состоянии самым действенным образом рассмотреть взаимные нужды политические и экономические различных областей, составивших Императорскую Россию... Несмотря на то, что американское Правительство не видит сейчас возможности для быстрого достижения такого результата, оно не считает полезными какие-либо решения, предложенные какой-либо международной конференцией, если они предполагают признание в качестве независимых государств тех или иных группировок, обладающих той или иной степенью контроля над территориями, являвшимися частью Императорской России..., так как это может нанести ущерб будущему России и прочному международному миру». Гирс отмечал, что «американская нота встречена здесь с полным удовлетворением. Она вывела Францию из тяжелого положения изолированности и является серьезной нравственной поддержкой ее противобольшевистской политики... Для нас значение американского выступления заключается в подтверждении Штатами принципа территориальной неприкосновенности России». Об этом же писал и сам Врангель: «Политическая декларация, сделанная недавно правительством США, совершенно совпадает с политической программой генерала Врангеля как в части, касающейся вопроса о сохранении единства и неприкосновенности русской территории, так и в вопросе о Польше. Генерал Врангель уже раньше счел своим долгом выразить по этому поводу свою живейшую признательность федеральному правительству».
В свою очередь, не без настойчивости Бахметева в переговорах с помощником Государственного секретаря США Б. Лонгом была принята нота 10 августа, в которой Госдепартамент отразил «два основных момента: 1. Четкое разграничение между народом России и Советским правительством; поддержка первого и отказ от установления дипломатических отношений со вторым. 2. Польский и другие вопросы; Польша, воспользовавшись ситуацией, напала на Россию, чем вызвала дезориентацию и ложный патриотизм среди русского народа» [9].
Полагая, что авторитет США может быть достаточно весомым для многих европейских стран, Бахметев просил Гирса «инструктировать наших представителей в Бельгии, Голландии, Скандинавских и других странах» с целью «добиваться от местных правительств подобного выступления». В период подписания рижского прелиминарного договора, Бахметев телеграфировал Гирсу о «полуофициозном» сообщении, которое было сделано правительством США по этому поводу: «Американское правительство не признает силы за рижским договором, так как отрицает право большевиков распоряжаться русской территорией». В Крыму работали американские военные миссии во главе с контр-адмиралом Н.А. Мак-Колли и генералом Морелем. Помощь в снабжении Крыма медикаментами оказывал Американский Красный Крест [10].
Признание Правительства Юга России со стороны США было обставлено обменом официальными декларациями, во многом схожими с теми, которыми в мае-июне 1919 г. обменялись Совет пяти и Колчак. 6 сентября 1920 г. Струве был передан от имени Мак-Колли запрос о «политике и целях, преследуемых Врангелем». Предполагалась передача ответа в Вашингтон. Перечень вопросов включал в себя такие: «1) Обязуется ли он (Врангель – В.Ц.) созвать Учредительное Собрание, избранное волей народа и прямым голосованием; 2) решительно ли отвергает генерал Врангель всякое намерение установить в России представительный образ правления, игнорируя народное согласие и поддержку; 3) правильно ли истолковываются недавние декларации генерала Врангеля о том, что, учитывая ошибки правительств генерала Деникина и адмирала Колчака..., он не почитает восстановление в России законности и свободы делом исключительно военным; что он в первую голову ставит вопрос об удовлетворении потребностей крестьян..., что он согласился бы ограничиться обороной ядра Русского национального возрождения; что общей его целью является попытка установить центр политического и экономического порядка и законности, вокруг которого могли бы свободно объединяться русские группировки и территории и развиваться согласно собственным пожеланиям; 4) правильны ли сведения..., что генерал Врангель устанавливает за линией фронта местное самоуправление, посредством свободно избираемых земств и других демократических органов, а также что он, в особенности, стремится разрешить земельный вопрос конституционными путями, санкционируя за крестьянами владение землей». Особое значение имел 6-й «вопрос»:
«Можно ли полагать, что генерал Врангель, веря в то, что его движение в настоящее время представляет собой центр русских усилий для восстановления и возобновления единства и национальной жизни, в то же время не выдает себя и не приписывает себе роли Главы Всероссийского правительства, что в настоящее время он не требует признания себя таковым; что он не считает себя вправе вступать в договоры, обязательные для какого-либо будущего российского правительства, если бы таковое установилось, раздавать концессии или вообще, как-нибудь иначе, распоряжаться национальным достоянием». Довольно двусмысленно звучал и последний, 8-й «вопрос»:
«Какие (существуют) меры предосторожности, на которые генерал Врангель мог бы положиться для того, чтобы уверить другие нации, что ему удастся продолжить дело восстановления той части российской территории, которая входит под его юрисдикцию, не позволяя ему в то же время превратиться в военную авантюру или политическую реакцию». Как можно заметить, лейтмотивом запроса были традиционные пункты об окончательной легитимации власти путем созыва Учредительного Собрания, об отказе от жесткого понимания военной диктатуры и о восстановлении местного самоуправления. В то же время ставился и новый вопрос – о степени «всероссийскости» власти в Крыму (по сути, навязывался ответ с отказом от статуса «Российского правительства» и согласием на статус «лимитрофа»).
Врангель дал, в общем, утвердительный ответ на запросы Мак-Колли. Однако по ряду пунктов однозначного ответа не давалось. Безусловно подтверждался принцип «народного суверенитета» в «намерении установить условия, позволяющие созыв Национального Собрания, избранного на основах всеобщего избирательного права, посредством которого будет установлена форма правления в новой России... Генерал Врангель не имеет ни малейшего намерения навязать России форму правления, действующую без народного представительства и лишенную общественной поддержки». В вопросе о степени соотношения военного и гражданского начал в осуществлении внутренней политики Главком отвечал, что он «не полагает восстановление в России законности и свободы делом исключительно военным... Вся совокупность уже осуществленных реформ, наоборот, указывает на то, что генерал Врангель воздерживается от расширения территории, занятой его войсками, но старается упрочить целость политического и экономического центра, созданного на территории как занятой Русской армией, так и казаками, с которыми он находится в тесном союзе. Сохранение этого здорового ядра совершенно необходимо, дабы оно могло служить центром притяжения, вокруг которого бы свободно собирались и развивались усилия русского народа, направленные к национальному возрождению». Развернуто обосновывалась важность проводимой аграрной реформы, «имеющей целью радикально разрешить аграрный вопрос и включающей в себя законный переход, путем выкупа, всех годных к обработке земель в руки обрабатывающих их крестьян».
На принципиально важный 6-й «вопрос» о соотношении «регионального» и «всероссийского» в статусе его власти Правитель Юга России ответил, что «возглавляемое им Правительство остается единственным хранителем идеи национального возрождения и восстановления единства России. В то же время он признает, что только правительство, установленное после разрешения Национальным Собранием вопроса о форме правления, сможет заключать договоры, затрагивающие суверенные права русского народа и распоряжаться национальным достоянием». В этом ответе Врангелем определялась сущность статуса Правительства Юга России как всероссийского центра «борьбы с большевизмом», и хотя Мак-Колли, очевидно, ожидал четкого заверения об отсутствии претензий на разрешение общероссийских вопросов, Врангель не счел возможным отказываться от принципа восстановления всероссийской власти, будущим ядром которой стал бы белый Крым. Этот важнейший тезис идеологии Белого движения оставался неоспоримым даже в условиях сужения территории белых правительств до «губернских пределов». Главком по-прежнему не исключал возможности «прекращения гражданской войны», но только после того,
«как только русский народ, стонущий под большевицким ярмом, получил бы возможность свободно высказать свою волю». Со своей стороны генерал Врангель готов предоставить населению занятой им территории возможность свободно высказать свои пожелания, будучи твердо уверен, что население ни в коем случае не выскажется за советскую власть». Ответы Врангеля, хотя и не были широко разрекламированы (как это было летом 1919 г. с ответом адмирала Колчака союзникам), с полным основанием могут считаться документом программного характера в Белом движении, периода лета-осени 1920 г. [11].
Начало фактического признания, переговоры с Украиной и Польшей создавали впечатление о возможности достижения суверенного статуса Правительством Юга России. В этом плане летом 1920 г. рассматривался даже вопрос о переговорах с РСФСР. В июле 1920 г. представителям советской делегации в Лондоне было передано предложение о разработке плана переговоров с Врангелем. При этом Струве оговаривал, что «Врангель согласится на один лишь мир, а именно – с сохранением за ним занимаемой территории, при этом не на правах местного крымского правительства, а в виде всероссийского». На специально созванную конференцию в Лондоне предполагалось пригласить или самого Врангеля, или его представителя, но лишь как «частное лицо», при том, что представители РСФСР, Прибалтийских республик, Польши, Финляндии и Галицкой Украины (представители Украинской Республики не приглашались) должны были бы прибыть «официально». Ллойд-Джордж выразился, что британские политики смотрят на Врангеля только как на «носителя полицейских функций по охране беженцев из России, приютившихся в Крыму».
Советский ответ (21 июля 1920 г. его опубликовала «Daily Herald») не содержал никаких принципиальных отличий от той позиции, которую представители РСФСР занимали еще весной. Врангель «взбунтовавшийся генерал», выступивший против «народной власти», но ему, армии и беженцам обещана неприкосновенность и отправка за границу, при условии капитуляции. Таким образом, все расчеты на признание суверенного статуса врангелевского правительства не оправдались [12]. Такова в кратце борьба Советской России за Украину и в частности за Крым в период революционной смуты.
Когда распадаются империи, неизбежно возникают споры вокруг новых границ – как политических, так и культурных. Эти споры приобретают особенно острый характер – зачастую с применением насилия – когда спорная территория является, по выражению видного французского историка Пьера Нора, одним из lieux de memoire – «мест памяти», к которым граждане страны питают особый пиетет.
Российская империя, а вслед за ней Советский Союз вложили немало сил в создание особой культурной карты, испещренной «памятными местами», дабы внушить любовь к родине представителям самых разных национальностей. После распада СССР в 1991 году целый ряд таких святых мест оказались по «ту сторону» границы Российской Федерации – государства, объявившего себя преемником СССР. Одним из таких мест является Крым.
11 марта Верховный совет Крыма принял декларацию о независимости Автономной Республики Крым – документ, в котором также заявляется, что после ратификации этого решения на референдуме 16 марта независимый Крым обратится с просьбой к Москве принять его в состав РФ на правах нового субъекта. Также 11 марта в Москве было распространено обращение, подписанное более сотней ведущих деятелей российской культуры. В документе выражалась полная поддержка в адрес позиции Путина по Украине и Крыму. «В дни, когда решается судьба Крыма и наших соотечественников, деятели культуры России не могут быть равнодушными наблюдателями, – говорилось в обращении. – Наша общая история и общие корни, наша культура и ее духовные истоки, наши фундаментальные ценности и язык объединили нас навсегда».
Можно отнести этот призыв на счет исторической традиции, ведь основная масса культурной элиты России – этих, по крылатому выражению Сталина, «инженеров человеческих душ» – всегда была склонна прислужничать власти предержащим. (Следует отметить, что еще 6 марта появилось обращение, еще более сверходобрительное по отношению к Путину, и было подписано оно представителями российского Союза писателей). Однако, как показывают недавние соцопросы, Путина поддерживают почти 70 процентов российских граждан. Более того, вот что отмечал в недавней статье в «Нью-Йорк Таймс» профессор истории Европейского университета в Санкт-Петербурге Борис Колоницкий: «Я лично могу удостоверить тот факт, что многие критики Путина из числа интеллигенции поддерживают его украинскую политику».
Михаил Ходорковский, бывший российский нефтяной магнат, отбывший за решеткой более десяти лет и помилованный в конце прошлого года, вовсе необязательно поддерживает политику Кремля в отношении Украины. Однако на лекции в киевском Политехническом институте 10 марта Ходорковский сказал следующее: «Для русских это [Крым] сакральное место, важный элемент нашей исторической памяти и самая незаживающая рана со времени распада СССР. Я не ошибусь, если скажу, что для многих россиян Севастополь
– это как часть Святой земли».
Откуда же такое всеобщее отношение? По всей видимости, мы имеем здесь дело с мощным культурным мифом. Чтобы понять происхождение и назначение этого мифа, его нужно разложить на составляющие элементы.
Историки давно отмечают региональную неоднородность Украины. Украинский регионализм проистекает из того факта, что нынешняя территория страны была составлена не из одного, не из двух, а из трех бывших империй: российской/ советской, австро-венгерской и османской. Крым был самым последним добавлением в это лоскутное одеяло земель, переданный УССР из состава РСФСР в 1954 году тогдашним руководителем ЦК КПСС Никитой Хрущевым.
Если Крым и является особым краем, то не из-за своей уникальной «русскости», а из-за своей исключительной многокультурности – как в прошлом, так и в настоящем.. На протяжении истории Крыма на его территории проживали самые разные народы, в том числе греки, итальянцы, евреи, турки, татары и славяне. Российская империя обрела контроль над этим стратегическим полуостровом, отобрав его у Османской империи, лишь к концу XVIII века. Предыдущие 350 лет Крым являлся основной территорией Крымского ханства, этого осколка монгольской Золотой Орды, и вассалом Османского султана в Стамбуле.
Славянская сельскохозяйственная колонизация XIX и XX вв., сооружение Севастополя как базы российского имперского (а затем советского) черноморского флота и массовая депортация крымских татар в 1944 году резко изменили местную демографическую картину. Как показывают данные украинской переписи населения 2001 года, русские составляли большинство населения полуострова, но это большинство было отнюдь не подавляющим – 58 процентов населения Крыма, насчитывающего более 2 млн человек. По состоянию на 2001 год украинцы составляли 24 процента населения, а татары – 12 процентов. За годы, прошедшие после проведения переписи, численность украинцев и татар, похоже, прирастала быстрее, чем численность русского населения. К примеру, татары, по некоторым оценкам, насчитывают на сегодняшний день уже 15 процентов крымского населения.
Следует отметить, что первые творцы мифа о Крыме и Севастополе как квинтэссенции русскости были строителями империи, прекрасно отдававшими себе отчет в этническом и культурном разнообразии России эпохи Романовых. Возникновение мифа восходит своими корнями к временам завершения Крымской войны, и основан он на рассказе о героической обороне Севастополя 1854-
1855 гг. в противостоянии с союзными войсками Великобритании, Франции и Турции. Созданию образа Севастополя как «города русской славы» способствовали многочисленные памятники и музеи, прославляющие русских героев Крымской войны. Но что означает здесь «русскость»? В приложении к имперскому мифотворчеству это означало империю как таковую, обширное составное государство, управляемое императором всероссийским. Если идея «русскости» и имела какой-то этнокультурный подтекст, то он относился ко всей Великой Руси вообще в лице русских, украинцев и белорусов. Второй важный момент создания крымского мифа относится к прославлению героизма советского народа во время осады Севастополя 1941-1942 гг. И тут слово «советский» относится к целой общности людей – как «русский» в применении к Российской империи.
Хотя Никита Хрущев был по национальности украинцем, он был подлинным коммунистом-интернационалистом. Он санкционировал передачу Крыма Украине главным образом в качестве символического акта по случаю 300-летней годовщины «воссоединения» Украины с Россией. Его решение также было продиктовано экономическими соображениями. Разоренный в годы Великой Отечественной войны, полуостров сильно зависел (и до сих пор зависит) от Украины в плане электрои водоснабжения. Это правда, что в 1948 году за Севастополем был закреплен особый статус наряду с такими городами, как Москва и Ленинград. Однако в советском Госплане часто включали его в бюджет Украины и Крыма, а его жители участвовали в выборах в УССР. При советской власти вся эта размытость подчинения не имела особого значения, учитывая централизацию народного хозяйства СССР и наличие единого коммунистического аппарата.
После распада СССР правительство России во главе с тогдашним президентом страны Борисом Ельциным выразило желание строить российское государство не по национальному признаку, а на основе общего гражданства и общих ценностей. Однако эта задача оказалась архисложной – не в последнюю очередь по причине усиливавшейся
«этнитизации» понятия «русский». Важную роль в трансформации понятия «русскости» сыграл экономический хаос, сопровождавший распад империи.
То, что широкие слои российского общества понимают сегодня крымский миф исключительно с этнических позиций, является проявлением этого феномена. Когда Путин манипулирует понятиями «соотечественник» и «соплеменник», он, судя по всему, вкладывает в них не столько гражданское, сколько этническое понятие нации. Другими словами, он искажает значение «русскости» Крыма, подлаживая его под свои геополитические цели.
Причерноморский регион как стратегически значимый не раз на протяжении истории становился местом серьёзных международных событий. С распадом СССР значимость региона возросла ещё больше. Причерноморье превратилось в одну из тех чувствительных точек, которые рождают у геополитического противника соблазн нанести здесь России ощутимый удар...
Часто повторяемые в последнее двадцатилетие знаменитые слова императора Александра III «у России только два союзника – её армия и флот» никому ещё опровергнуть не удалось. Не случайно Россия как держава континентальная всегда сталкивалась с иноземным противодействием, как только намеревалась выйти к морям. Геополитические соображения заставляли противников России стараться замкнуть её на суше, не пустить в открытый океан. О гибельности превращения России в сухопутную резервацию и её инфраструктурной разорванности русский мыслитель Николай Фёдоров (1829-1903), основоположник «русского космизма», когда-то писал: «Пока у наиболее континентальной страны (т.е. России) западная (Петербург – Одесса) и восточная (Николаевск – Владивосток) окраины, крайний северо-западный пункт у незамерзающего залива Рыбачьего полуострова и крайний юго-восточный пункт, на Великом океане, будут находиться не в прямом, а в окольном сообщении... до тех пор океаническая часть мира (т.е. Великобритания, США) будет иметь преобладание над континентальною».
Позиционная борьба между силами Моря и Суши в последние десятилетия складывается не в пользу России. В 1945 г. советский флот значительно уступал американскому, в 1970-м баланс сил выровнялся, но затем, в 1990-е, в послесоветской разрухе, школа советского судостроения была в значительной степени утрачена. Упала динамика выпуска новых образцов военно-морской техники. К примеру, с 1969 по 1979 г. в Советском Союзе на воду было спущено 170 подводных лодок. По сегодняшним меркам умопомрачительное количество! В советское время состав ЧФ РФ насчитывал около 800 судов, которые несли вахту во всех океанах. Сегодня же российский флот по боевым возможностям уступает турецкому в 2,5 раза.
Ещё сравнительно недавно можно было говорить о контурах негласной оси Москва – Анкара. Турция пыталась аккуратно выйти из-под давления США, но ситуация в Ливии, а затем и в Сирии внесла коррективы в поведение турецких властей. Не желая остаться не у дел после завершения Западным блоком ливийской и сирийской кампаний, Турция активизировала политику в ближневосточном регионе. Туркам, главное, не позволить ослабнуть турецкому влиянию в Сирии, с которой их соединяет общая граница. Сирия без Турции – это ключ к дестабилизации обстановки в самой Турции. Турция без Сирии – это невозможность противостоять Израилю, отношения с которым у турок изрядно подпорчены, это утрата влияния на Палестину. Вашингтонская дипломатия умело лавирует, стараясь удержать при себе и Тель-Авив, и Анкару – двух своих ключевых союзников на Ближнем Востоке.
Укрепление турецких позиций в Средиземном море невозможно без усиления их в Причерноморье. Так что можно прогнозировать активизацию турецкой гуманитарной политики в Крыму (целевая аудитория – крымские татары) и, вероятно, на Кавказе. Если говорить прямо, интересы Турции идут вразрез с интересами России в регионе: сильный российский флот под боком туркам не нужен.
В силу обстоятельств союзником Анкары фактически выступает Киев, препятствующий усилению российского Черноморского флота в Крыму. Своими дипломатическими шатаниями «то на Запад, то обратно» Украина уже заставила Кремль потратить миллионы на обустройство резервных портов на случай непредвиденного поведения украинских властей в вопросе о базировании ЧФ РФ в Севастополе. А ведь П. С. Нахимов говорил: «Кто владеет Севастополем, владеет Чёрным морем». Запад не теряет надежды, что руками украинских политиков ему удастся выдавить российских моряков из Севастополя.
На протяжении всей своей истории Средиземноморско-Черноморский регион был стратегически важным и взрывоопасным участком. Война в Ливии и сирийский кризис в Сирии, переросший в противостояние сирийского государства с поддерживаемыми из-за рубежа террористическими группировками указывают на то, что взрывоопасность Средиземноморско-Черноморского региона сегодня особенно велика. В сирийском Тартусе находится единственный в дальнем зарубежье пункт материально-технического обслуживания российских боевых кораблей. В 1991 г. Средиземноморская эскадра ВМФ СССР распалась, и с тех пор российские корабли осуществляли лишь разовые походы в Средиземноморье.
Сирийский Тартус – это также возможность технического обеспечения российского присутствия в районе Африканского Рога и в Аденском заливе (через который нефть из Персидского залива идёт в Европу). Вблизи от Тартуса – выход в Красное море через Суэцкий канал и в нескольких днях хода – Гибралтарский пролив и выход в Атлантику. В 2010 г. Россия высказалась за открытие дополнительных пунктов базирования ВМФ РФ на йеменском острове Сокотра и в ливийском Триполи. Не получилось. Россию упорно оттесняют от тёплых морей.
И если без доступа в Средиземное море за Россией сохранится статус влиятельной державы Черноморского региона, то с предельно ослабленным Черноморским флотом средиземноморской державой России не быть. Геополитическая формула проста: без Средиземноморья у России есть Чёрное море, но без Чёрного моря у России нет и Средиземноморья. Поэтому вытеснение России из Черноморского бассейна – одна из главных задач геополитического противника. Проект объединения Адыгеи, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии и части Ставрополья в единую административно-территориальную единицу под названием «Великая Черкесия» (сухопутная черкесско-российская граница будет тогда проходить где-то по линии Ростов-на-Дону – Ставрополь – Пятигорск, а выход России к Чёрному морю будет перекрыт на участке от границы с Грузией до берегов Азовского моря), усиление румынского, болгарского, грузинского флотов при финансовой подпитке НАТО (на данный момент общая численность флотов этих государств в Чёрном море – 250 судов), периодические агрессивные «политические десанты» в Крыму западно-украинских националистов, протестующих против присутствия на полуострове ЧФ РФ – всё это служит общей цели превращения России из морской державы в среднее по своему международному влиянию государство без выхода к тёплым морям.
Несмотря на последние бравурные реляции российских официальных лиц насчет «прочности внешнеполитической позиции России», анализ существующих тенденций позволяет прогнозировать, что именно 2014 очевидно станет тем рубежом, который будет определять вероятное начало постепенных негативных изменений в геополитической ситуации вокруг нее.
Наиболее опасным для Российской Федерации является то, что своими неуклюжими действиями ее руководство, воплощая так называемую «Доктрину Путина», фактически разрушило ту комфортную среду безопасности, которая еще достаточно недавно воспринималась ею как нечто обычное и вечное.
Все это выглядит как откровенная авантюра на фоне того, что в 2012-2013 годах Россия постоянно позиционировала себя в качестве твердого сторонника послевоенной международно-правовой системы.
Очевидно, кремлевская верхушка, находясь в плену собственных идеологических догм, и откровенно наслаждаясь отдельными успехами в международных делах (Сирия, Иран, Сноуден, победа над Брюсселем в декабрьской «битве за Украину»), решила, как в свое время Германская империя накануне Первой мировой войны, что «один удар бронированного кулака» решит все внутренние и внешние проблемы. Чем это закончилось для этой империи, которую кстати называли либеральной, хорошо известно из истории.
Можно констатировать, что сегодня Россия оказалась, пожалуй, в наиболее сложном геополитическом положении за все время своего существования со времен Крымской войны 1853-1856 годов.
Не исключается и крах главного современного кремлевского проекта Россия, как вновь созданный «полюс мироустройства»/государство-цивилизация со своими «уникальными консервативными ценностями», и ее возможная дальнейшая дезинтеграция.
Темп накапливания негативных факторов пока прогнозировать довольно трудно, однако вряд ли можно ставить под сомнение наличие устойчивых тенденций, которые свидетельствуют о существенном ухудшении международного положения Российской Федерации, окончательном уничтожении буфера безопасности вокруг ее границ (в частности, можно вспомнить, что в советские времена границы СССР надежно прикрывали государства-члены Варшавского договора).
Очевидно, уже в последующие годы российская власть будет вынуждена в срочном порядке принимать меры с целью исправления ситуации. Удастся ли ей решить эту сверхсложную задачу – покажет будущее. Для Украины это будет означать дальнейшее усиление непредсказуемости и агрессивности со стороны путинского режима. Следует ожидать и хорошо организованных и спланированных провокаций Кремля по дестабилизации ситуации в Украине.

Литература:

[1]. Из архива организаторов интервенции в России. // Исторический архив, № 6, 1961, с. 102-103.
[2]. Врангелевщина // Красный архив, т. 2 (39), 1930. М.,-Л., с. 31-32.
[3]. Трагедия казачества // Вольное казачество, Париж, № 238, 10 марта 1938 г., с.
[4]. Врангелевщина..., с. 5.
[5]. Из архива организаторов..., с. 109; Воля России, Севастополь, № 18, 2 сентября 1920 г.
[6]. Врангелевщина // Красный архив, т.3 (40), М.,-Л., 1930, с. 30-31; Врангель П.Н. Записки, ч.2. // Белое дело, Летопись белой борьбы, т. VI, Берлин, 1928, с. 213-214. [7]. Военный голос, Севастополь, № 152, 10 октября 1920 г.
[8]. Михайловский Г.Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914-1920.Кн.2. М., 1993, с. 615-616.
[9]. Врангель П.Н. Указ. Соч. ч.2. с. 169; «Совершенно лично и доверительно!» Б.А. Бахметев-В.А.Маклаков, переписка 1919-1951, т. 1, М., 2001, с. 226-227, 516.
[10]. Врангелевщина // Красный архив, т. 2 (39), 1930. М.,-Л., с. 40-41; т. 3 (40), 1930. М.,-Л., с. 4-5; 24-25; Из архива организаторов..., с. 109. [11]. Врангель П.Н. Указ. Соч. ч.2. с. 167-169.
[12]. Михайловский Г.Н. Указ. Соч. ч.2. с. 522; Маргулиес М.С. год интервенции, Кн. 3, (сентябрь 1919– декабрь 1920), Берлин, 1923, с. 197, 200, 202, 209.
[13].Г.Р. Мархулия, Д. Ш.Читаиа. История Украины. (Учебник). Тб., 2007, с.278 и след. (На груз.яз).

Ия Джичонаия
Доктор исторических наук, профессор Сухумского государственного университета (Грузия)

Прочитано :


Напишите комментарии

(В своих комментариях читатели должны избегать выражения религиозной, расовой и национальной дискриминации, не использовать оскорбительных и унижающих выражений, а также призывов, противоречащих законодательству .)

Публиковать
Вы можете ввести 512 символов

Новостная Лента